Наталия Королёва: «Смысл жизни в том, чтобы продолжать род и приносить пользу»
Имя академика Сергея Павловича Королёва хорошо известно во всём мире. Его знают как гениального конструктора, учёного, основателя практической космонавтики. О нём написаны книги, статьи, воспоминания современников, сняты документальные и художественные фильмы. Его имя носят подмосковный город Королёв, улицы и проспекты во многих других городах России, ракетно-космическая корпорация «Энергия», Самарский аэрокосмический университет, научно-исследовательское судно и авиалайнер. В его честь учреждены государственные награды и знаки.
Его единственная дочь Наталия Сергеевна Королёва является Почётным гражданином города Королёва и всегда принимала самое активное участие в судьбе города.В преддверии Дня космонавтики, а также по случаю юбилея Наталии Сергеевны, который она будет отмечать 10 апреля, мы договорились о встрече с дочерью академика, с тем чтобы она рассказала читателям «КП» о своих детских воспоминаниях, о том, каким отцом был Сергей Павлович, а также о его внуках и правнуках.Встреча состоялась в домашнем музее С.П. Королёва в Москве. Наталию Сергеевну нам доводилось видеть раньше много раз, она часто бывает в Королёве на официальных или праздничных мероприятиях, но в этот день нам посчастливилось пообщаться с ней лично, в семейной обстановке. С первых минут нас поразила её лёгкость и энергичность. Если бы она сама не сказала про свой возраст, мы бы никогда не подумали, что этой невысокой, изящной и очень подвижной женщине исполняется 80 лет. Она была немного взволнована тем обстоятельством, что накануне вечером ей позвонил космонавт Алексей Леонов и пригласил на торжественное мероприятие по случаю 50-летия его выхода в открытый космос. «Понимаете, — сказала нам Наталия Сергеевна, — я не могу не пойти. И с вами уже договорилась, поэтому надо успеть всё». Похоже, что «успеть всё» — её жизненное кредо. Она и сама призналась, что ей до сих пор всё интересно и всё хочется успеть. Одна беда — мало времени!— Наталия Сергеевна, быть дочерью Сергея Павловича Королёва — родоначальника практического освоения космоса — для вас это прежде всего большая ответственность или особая гордость?— То, что мой отец Главный конструктор, ни в школе, ни в институте, ни позже у меня на работе никто не знал. И собственно, известно об этом стало только после его смерти, когда был напечатан некролог. При жизни он мне строго-настрого запретил кому-либо говорить о том, чем он занимается. Я всегда в анкетах писала, что мой отец просто инженер.
Поэтому для меня лично это было и ответственностью и, безусловно, гордостью. Я помню, когда мы встречали Юрия Гагарина, и я с моими коллегами — сотрудниками Боткинской больницы пыталась пройти на Красную площадь, кто-то из моих товарищей спросил: «Интересно было бы узнать, кто этот человек, который запустил Гагарина в космос?» Мне тогда так хотелось сказать: «Это мой отец!» Но я помнила его запрет и смолчала. В тот момент моё сердце было переполнено гордостью.В целом же в моей жизни, и особенно в моей карьере, то обстоятельство, что мой отец — Главный конструктор, никакой роли не сыграло. Я всего добивалась своими силами. Школу окончила с золотой медалью, потом — Первый московский медицинский институт с отличием. Я стала хирургом, была оставлена в клинической ординатуре, потом приняла решение и работала три года практическим хирургом в Боткинской больнице, в отделении неотложной хирургии. Позже перешла в Институт клинической экспериментальной хирургии (тогда он так назывался). Сейчас это Российский научный центр хирургии имени академика П.В. Петровского. Там я проработала ровно 50 лет, с 1963 по 2013 год. Защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую и получила звание лауреата Государственной премии за разработку новых операций на трахее и бронхах.— Каким Сергей Павлович был отцом? Он был строгим или наоборот, любил вас баловать?— Дело в том, что ему отцом, в общем-то, особо не удалось побывать. В своём раннем детстве я его не запомнила. Мне было три года, когда его арестовали. К счастью, я не видела процедуры ареста, потому что в это время была на даче. Позже мне обо всём рассказала мама. Долгое время мне говорили, что мой папа лётчик, у него очень ответственная работа, он всё время летает и поэтому с нами не живёт.Моё первое воспоминание об отце связано с Бутырской тюрьмой. На тот момент мне было пять лет. Это было в 1940 году. Его с Колымы перевели в Бутырскую тюрьму и поместили в «Туполевскую шарагу». Для поднятия духа заключённых специалистов руководство НКВД разрешило им свидания с близкими родственниками. Однажды мама сказала, что наш папа прилетел на своём самолёте и поэтому мы поедем на встречу с ним. Когда я вошла во двор Бутырской тюрьмы, то обратила внимание, что дворик совсем маленький. И поэтому, когда увидела отца, то спросила его: «Папа, как ты мог здесь сесть на своём самолёте? Здесь такой маленький дворик». Он даже не успел ответить, как охранник сказал: «Эх, девочка, сесть-то сюда легко, а вот выйти отсюда очень трудно».
Такие свидания были примерно один раз в месяц и продолжались до начала войны. При наших встречах отец старался меня чем-нибудь угостить — пряником, печеньем или конфетой. Иногда охранник разрешал ему брать меня на колени. Свидания были недолгими, но я хорошо их запомнила. При этом я совершенно не догадывалась, что отец находится в спецтюрьме.Однажды, когда отца только арестовали, в моём детстве был такой эпизод. Мы с соседским мальчиком играли во дворе Конюшковской улицы, где мы тогда жили, и вдруг он говорит: «Моя мама не разрешает мне с тобой водиться, потому что твой папа арестован». Ни я, ни он не понимали, что это значит, мне было три, а ему четыре года. Я прибежала к маме и всё ей рассказала. Мама очень расстроилась и сказала: «Не надо гулять во дворе». С тех пор мы с бабушкой стали гулять в зоопарке.Во время войны шарашку эвакуировали в Омск. Там заключённые специалисты делали самолёт-бомбардировщик Ту-2, который был признан лучшим бомбардировщиком Отечественной войны. А в ноябре 1942 года отец попросил перевести его в Казань, где, как ему стало известно, над реактивными ускорителями работал Валентин Глушко. Отца тогда все отговаривали переводиться, потому что предполагалось, что когда самолёт возьмут в серию, то сотрудников шарашки освободят. Так оно и случилось. Но отец хотел заниматься своим любимым делом и поэтому настоял на переводе в Казань. Освобождён он был в июле 1944 года.Из Казани вернулся только в августе 1945-го и пробыл в Москве совсем недолго. Мы тогда вместе гуляли, ходили в кино, в зоопарк. А в сентябре он с группой наших ракетчиков улетел в Германию для изучения немецкой трофейной ракетной техники. В 1946 году он прислал нам с мамой вызов. И мы приехали к нему в Германию. Четыре месяца мы жили все вместе в красивом особняке в городе Бляйхероде. Это, пожалуй, был единственный период моего сознательного детства, когда я жила с обоими родителями. Конечно, отец был очень занят на работе. В будние дни мы с мамой ездили по территории Германии, осматривали достопримечательности, замки. Отец нам предоставил машину с шофёром-немцем. А в выходные дни мы путешествовали всей семьёй. Это было самое счастливое время. Я мечтала, что когда у отца здесь закончится работа, то мы уедем и будем всегда жить вместе. Но этого, к сожалению, не случилось. Всю свою школьную жизнь я прожила с двумя бабушками и двумя дедушками.Квартира маминых родителей во время войны пропала, её заняли под госпиталь, и поэтому когда мы вернулись из эвакуации в 1943 году, то жить нам было негде. А в квартире на Конюшковской, которую в 1936 году получил мой отец, в одной 12-метровой комнате жила мама, а в другую, 11-метровую, поселили семью сотрудника НКВД с женой и двумя детьми. Кухня в той квартире была всего 4 метра. И поэтому ещё четырёх человек (бабушку, дедушку, меня и няню) там разместить было совершенно невозможно.Тогда Мария Николаевна — мама моего отца — отдала нам одну из двух комнат в своей квартире в Марьиной Роще. Ту самую, где мои родители жили после женитьбы и куда принесли меня из роддома в 1935 году.Так мы и жили — в одной комнате бабушка, дедушка (мамины родители) и я. В другой комнате — другие бабушка и дедушка. Няня спала на раскладушке в кухне, позже она вышла замуж и уехала. Это была, конечно, уникальная ситуация. Я не слышала, чтобы кто-нибудь ещё жил с двумя бабушками и двумя дедушками. Они меня очень любили и, что называется, сдували пылинки. При этом у меня никогда не было своей кровати (я спала на раскладушке за шкафом) и никогда не было письменного стола. Я делала уроки на сундуке в коридоре. Уши затыкала ватой, потому что на кухне бабушки обсуждали какие-то проблемы, в одной комнате дедушка Максимилиан Николаевич (мамин отец) смотрел телевизор, а в другой комнате дедушка Григорий Михайлович «бубнил» свои лекции. Он преподавал начертательную геометрию в МИИТе. И я на коленях на сундуке делала все уроки и окончила школу с золотой медалью.Поэтому основное общение с отцом мне запомнилось именно в тот период, когда мы вместе жили в Германии.— Развод родителей — это всегда тяжело для детей. Как вы пережили эту ситуацию?— Так случилось, что в 1947 году мои родители расстались. Я этого не знала, так как жила с бабушками и дедушками, а родители приезжали к нам, мама каждый день, а отец периодически. А я всё время только мечтала о том, что окончу школу, и мы наконец будем жить вместе. По-видимому, я была единственной, кто ничего не знал об этой трагедии в нашей семье.
Официальный развод родителей в 1949 году для меня был как гром среди ясного неба. Мне было 14 лет. Меня вызвали с дачи, я приехала и увидела маму в ужасном состоянии. Развод уже состоялся. Плакали обе бабушки, грустными были оба дедушки. Я как сейчас помню эту жуткую картину (от воспоминаний у Н.С. дрогнули губы и навернулись слёзы). Я не могла понять, в чем дело? Потом, когда мне всё объяснили, я очень тяжело пережила эту ситуацию. Я безумно любила родителей. А маму я просто боготворила, она была для меня идеалом женщины и человека.Моя мама, Ксения Максимилиановна Винцентини, — потомственная итальянка, невероятно красивая, с яркими синими глазами, великолепной фигурой, абсолютно седая. Она поседела в ночь, когда арестовали моего отца. У неё были совершенно правильные черты лица. Даже на фотографии видно, что она очень красивая (Н.С. показывает фотографию своей матери). При этом она была прекрасный человек, идеальный врач, очень умная, и даже остроумная. Её любили все родственники, обожали больные и коллеги по работе. Я никак не могла понять, как отец мог предпочесть ей другую женщину. Для меня это было невероятно. Моё сердце, конечно, было на стороне мамы. Поначалу я была на отца очень обижена из-за развода. Мама тяжело переживала. Она очень его любила. Вся семья, в том числе и Мария Николаевна, были полностью на её стороне.Мы, конечно, продолжали общаться. Встречи в основном были на даче или на квартире у бабушки, когда он туда приезжал. Я к нему домой не ездила, потому что мама не хотела, чтобы я встречалась с его второй женой Ниной Ивановной. Видимо, чисто по-женски ей это было неприятно.Позже, в 1956 году, когда я повзрослела, у нас с отцом произошла запоминающаяся встреча. Я тогда проходила практику в хотьковской больнице, а он приехал меня навестить. Мы гуляли по лесу и о многом говорили. Папа мне рассказывал о том, что будут космические поезда, что будут орбитальные станции. Я, конечно, не верила, что человек полетит в космос, думала, что это фантастика. А в конце нашей встречи я всё-таки решилась и задала вопрос, который не давал мне покоя: «Почему они с мамой расстались?» Он ответил, что отношения между мужчиной и женщиной — очень сложная область человеческих отношений, и, возможно, я смогу это понять, когда сама выйду замуж.И я поняла тогда ещё то, что и отец и мама очень любили своё дело и не представляли без него своей жизни. Мама была хирургом травматологом-ортопедом. Она работала в Боткинской больнице, была доцентом кафедры. Отец, когда поселился в Подлипках, предлагал ей переехать к нему. Но для этого ей пришлось бы бросить работу, потому что добираться на общественном транспорте было не реально, а машин никаких в семье не было. Кроме этого, до мамы уже дошли слухи, что у отца появилась другая женщина. Мама посоветовалась со свекровью, с которой у неё были прекрасные отношения, и приняла решение, что ей не следует бросать работу и переезжать в Подлипки. Думаю, что вынужденная длительная разлука не лучшим образом отразилась на их с мамой семейных отношениях.Первый раз я навестила отца у него дома, когда уже вышла замуж и жила отдельно от мамы. Решила, что теперь я самостоятельная женщина и имею право делать всё, что считаю нужным. Мне очень хотелось с ним больше общаться. Я позвонила отцу, убедилась, что он дома, ничего не сказала, села в такси и быстро приехала. Когда я вошла в дом, Нина Ивановна решила, что я приехала не просто так, а потому, что мне что-нибудь нужно. Но я сказала: «Папа, я тебя очень люблю. Мне ничего не нужно. У меня всё есть. Сносное жильё (комната в коммуналке), есть муж, семья, есть хорошая работа. Мне ничего не надо. Я просто хочу, чтобы мы виделись, потому что я тебя очень люблю и очень скучаю». Он был очень рад, обнял меня, и мы чудесно провели время.Я рассказала об этом маме, и она меня поняла, она знала, что мне давно этого хотелось.— Какое влияние оказал отец на вашу судьбу или, может быть, на характер?— На мою судьбу, не знаю. На мою карьеру никакого влияния не оказал абсолютно, потому что его имя долгое время было засекречено. Сейчас я очень хорошо знаю всю жизнь моего отца и могу сказать, что некоторые черты его характера передались мне по наследству. Например, целеустремлённость. Я буквально в трёхлетнем возрасте поставила себе цель стать хирургом. Хотя моя мама была против. Но я всё время слышала разговоры в семье об операциях. Иногда мама меня брала к себе на работу в Боткинскую больницу. А в 1944 году мне там довелось полежать в связи с операцией по поводу аппендицита. Ещё шла война, в больнице было много раненых. Я видела, как люди относились к моей маме. Когда она входила в палату, в которой лежали солдаты, все перевязанные, в шинах, в гипсе, с поднятыми ногами и руками, с гирями, в тяжёлом моральном состоянии, было впечатление, что в палату вошло солнце. Они все срезу улыбались, все к ней тянулись. Когда она шла по коридору, то даже нянечки к ней подходили и обнимали. И я, конечно, хотела быть врачом, как мама.Поэтому можно с уверенностью сказать, что у меня была такая же целеустремлённость, как и у отца, которая прошла через всю его жизнь. Но справедливости ради следует признать, что и у моей мамы целеустремлённости было не меньше.Ещё, я думаю, мне передалось его трудолюбие. Я могла заниматься день и ночь. Мне это было совершенно несложно. Для него так и вовсе были сутки коротки. В молодости он даже спал через ночь. Я, конечно, спала каждую ночь, но я и раньше и сейчас могу заниматься с утра до ночи, особенно если мне что-то надо. Потом, я заметила, что у нас много общих интересов. Например, у него был любимый художник Айвазовский и у меня тоже. Любимый писатель у нас обоих Лев Толстой. Однажды я приехала к отцу и рассказала, что посмотрела фильм «Мари-Октябрь» о французском сопротивлении, который мне очень понравился. А он ответил, что тоже посмотрел этот фильм и считает его замечательным. Первый концерт Чайковского — наше с ним любимое музыкальное произведение. Он очень любил игру в волейбол, и у меня это любимая игра. Всю жизнь до последнего времени если случалась возможность, то я играла в волейбол. То есть совпадений у нас с ним много.(Продолжение интервью в следующем номере «КП» — в субботу, 11 апреля)
Инна Рождественская, Елена Павлова
Имя академика Сергея Павловича Королёва хорошо известно во всём мире. Его знают как гениального конструктора, учёного, основателя практической космонавтики. О нём написаны книги, статьи, воспоминания современников, сняты документальные и художественные фильмы. Его имя носят подмосковный город Королёв, улицы и проспекты во многих других городах России, ракетно-космическая корпорация «Энергия», Самарский аэрокосмический университет, научно-исследовательское судно и авиалайнер. В его честь учреждены государственные награды и знаки.