Литературный Королёв
«Я пишу, как дышу»
120 лет со дня рождения Веры ЗвягинцевойТалантливая поэтесса и известная переводчица Вера Клавдиевна Звягинцева (1894–1972), по словам её близкой подруги Елены Новиковой (ей посвящено стихотворение «Много всего, ох, как много всего…»), «была человеком самобытным, сложным и в известном смысле противоречивым. В ней было редкое сочетание разнообразных и, казалось бы, исключающих друг друга черт: широта натуры, любовь к большому шумному обществу и способность к задушевному интимному общению с друзьями…» А среди её друзей были поэты Максимилиан Волошин и Марина Цветаева, Арсений Тарковский, Павел Антокольский и Борис Пастернак, актёр Олег Фрелих, литературоведы Николай Гудзий и Сергей Дурылин… С последним её связывала многолетняя дружба, длившаяся до смерти Сергея Николаевича. Письма от него летели Вере Клавдиевне из Крыма и Томска, из Киржача и подмосковного Болшева.Вера Клавдиевна Звягинцева родилась 31 октября (12 ноября) 1894 года в Москве, но в детстве жила в селе Кунчерове Кузнецкого уезда Саратовской губернии, училась в гимназиях Пензы и Кузнецка.Вера Клавдиевна начинала свой творческий путь актрисой. Она училась в театральной школе актёра Художественного театра Александра Адашева, затем — на театральных курсах у артистки Малого театра Матвеевой, по некоторым сведениям, окончила курсы сценического искусства Елены Музиль. Став профессиональной актрисой, Звягинцева работала в столичных труппах — в Театре комедии, Театре Мейерхольда, во Втором советском передвижном театре, в Театре РСФСР. Задолго до этого Вера стала писать стихи, и хотя в 1922 году, когда вышел её первый сборник стихов «На мосту», она, по её собственному выражению, «подхалтуривала» на сцене, в итоге выбрала поэзию. Не скрою, моей библиофильской душе льстит, что в моём собрании имеется этот сборник, некогда принадлежавший поэтессе и переводчице Нине Манухиной (1893–1980).В 1926 году в издании товарищества поэтов «Узел» вышел второй сборник стихов Веры Звягинцевой «Московский ветер». Она изредка печаталась в газетах, выступала с чтением стихов, в основном в рабочих аудиториях, иногда вместе с актёром Олегом Фрелихом (кстати, ему в первом сборнике поэтессы посвящено стихотворение «Странный гость вошёл внезапно…»). Не отказывалась Звягинцева и от заработков, правда нерегулярных, — от печатания на пишущей машинке.
1935 год отчасти определил будущую литературную деятельность Веры Звягинцевой: тогда был напечатан её перевод армянского поэта Гегама Сарьяна. С той поры началась плодотворная переводческая работа Веры Клавдиевны. Она на несколько десятилетий погрузилась в переводы украинских, армянских, грузинских, белорусских, кабардинских и других поэтов народов СССР. Переводила также персидские газели и касыды (Руми, Джами). Особенно многочисленны её переводы с армянского (О. Туманяна, М. Налбандяна, А. Исаакяна). Следует отметить, что переводами успешно занимались многие советские поэты, например Владимир Державин, Арсений Тарковский, Семён Липкин. Но все по-разному расценивали эту работу. Так, Тарковский в стихотворении «Переводчик» (1960) сетовал: «Для чего я лучшие годы / Продал за чужие слова?» Ирефреном у него шли строки: «Ах, восточные переводы, /Как болит от вас голова». Взяв первые две строки в качестве эпиграфа, Вера Звягинцева в стихотворении «Другу-переводчику» изложила своё отношение к переводу: «Нет, мы не годы продавали — / Кровь по кровинкам отдавали. / А то, что голова болела, — / Подумаешь, большое дело…» Завершила так: «Ты с фонарём в руках шагаешь, / То там, то тут свет зажигаешь, / Как твой же путевой обходчик. /…Вот что такое переводчик».В квартире Веры Звягинцевой и её мужа Александра Ерофеева на улице Пятницкой регулярно, обычно по средам, собиралась довольно разнородная публика — артисты, литераторы, сослуживцы Александра Сергеевича. На средах шли разговоры о литературе, читали стихи сама Вера Клавдиевна и гости — София Парнок, Георгий Оболдуев… Посетителями сред были поэты Павел Антокольский, Владимир Луговской, прозаик Леонид Леонов, литературоведы Николай Гудзий и Иван Розанов, кинорежиссёр Всеволод Пудовкин, с которым Звягинцева познакомилась во время участия в выездных спектаклях перед красноармейцами; общий друг четы хозяев Наум Белинкий. Бывали и друзья Веры Клавдиевны по сцене: Олег Фрелих, Евгения Глубоковская. Частым гостем был Сигизмунд Кржижановский, литературный талант которого Звягинцева ценила и специально приглашала гостей послушать его новый рассказ или повесть. Иногда Вера Клавдиевна с мужем и несколькими друзьями совершали экскурсии по Подмосковью — ездили в Мураново, Абрамцево, Архангельское.В начале 1929 года Вера Клавдиевна и Александр Сергеевич переехали с Пятницкой улицы в отдельную двухкомнатную квартиру в кооперативном доме в Хоромном тупике. Приобретение квартиры, а затем выплата пая требовали определённых усилий. Материально семья была стеснена, но со стороны это было незаметно. На новой квартире уже не было регулярных сред, но гости собирались часто. Постоянными посетителями были художник Пётр Сивков, подруга Звягинцевой по сцене Наталия Белевцева с мужем, автор популярной пьесы-сказки «По щучьему веленью» Елизавета Тараховская, поэтесса Клара Арсенева. Заходил Борис Пастернак, много говоривший, но стихов не читавший. Нередко заходили Николай Гудзий и Сергей Дурылин.Дружба Сергея Николаевича и Веры Клавдиевны завязалась в 1920-е годы и прошла испытание временем и невзгодами. После того как они особенно сблизились летом 1926 года во время отдыха в Коктебеле у Максимилиана Волошина, между ними установилась переписка, длившаяся не одно десятилетие. В фонде Веры Звягинцевой в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) хранятся письма Дурылина к Вере Клавдиевне, посвящённое ей стихотворение и автографы Сергея Николаевича.На оттиске своей статьи «Об одном символе у Достоевского. Опыт тематического обзора» Сергей Дурылин написал: «Дорогой Вере Клавдиевне Звягинцевой с утверждением взаимным и нежным: «Неподвижно лишь солнце любви»: о нём робкий лепет в этой книжке. Автор. 9 марта 1930 г. Надпись на оттиске статьи «Дело» об имуществе Гоголя» лаконичнее: «Дорогому другу Вере Клавдиевне Звягинцевой — от автора».Первые письма Дурылина к Звягинцевой связаны с крымскими впечатлениями. В августе 1926 года Сергей Николаевич писал из Коктебеля в Москву Вере Клавдиевне, уехавшей оттуда раньше: «Хороший Вы лирический человек, — и как мне близки Ваши стихи». В другой раз попросил: «Стихов своих пришлите непременно». Много писал он о Пушкине, Тютчеве, Фете, Пастернаке…В 1928–1930 годах тональность писем и открыток, которые Дурылин посылал Звягинцевой в Крым и Москву, уже другая, ведь в это время Сергей Николаевич находился в ссылке в Томске («Мой новый адрес: Никитская ул., д. 62, кв. 1»).Почтовая карточка, отправленная из Томска в июле 1928 года по адресу: «Крым, Феодосийский округ, Коктебель. Дача М.А. Волошина. Вере Клавдиевне Звягинцевой», с лаконичным, но ёмким содержанием: «Дорогая Вера Клавдиевна! Спешу ответить Вам на последнее Ваше письмо. Да, Вы хорошо мне ответили: и я, как Вы, хочу одного: правды, радости, прелести, свободы и добра! Этого — и ничего другого. И должен (быть) об этом разговор. Пишите мне о Крыме. Я хочу юга хоть в письмах, а ещё лучше в стихах. Максу привет. 6.VII. Ваш С.Д.».Сергей Николаевич признавался Вере Клавдиевне: «Я очень люблю Коктебель — и очень рад, что он Вас обрадовал силою, покоем...» Он просит Звягинцеву сообщить, «кто в Коктебеле и нет ли там Габричевского». В другом письме спрашивает: «Кто сейчас в Коктебеле? Там ли Саша Габричевский?» Получив ответ, пишет: «Отзыв Ваш о Габричевском меня порадовал. Да, он «дружески жаден на радость». (…) Я его люблю».В одном из писем Дурылин советовал Звягинцевой: «Не забудьте побывать на обратном пути в Феодосии, у Конст. Фёд. Богаевского (Дурантовская ул., д. 5), посмотреть его чудесные вещи, и кланяйтесь от меня. Он пишет мне и шлёт рисунки и каталоги своих выставок. Это меня радует».
Вот ещё несколько выдержек из писем Сергея Дурылина Вере Звягинцевой:«Макс (Волошин. — Л.Г.) прислал мне грустное письмо. Люди его порядочно измучили. Вы почитайте ему хорошие стихи и вообще «озвягинствуйте» его: стихи Ваши — доброе дело».«Пришлите мне коктебельские Ваши стихи. Макс, должно быть, не пишет стихов. Прислал 2 акварели — одну мне, а другую — той самой Ирине (Комиссаровой, последовавшей за Дурылиным в ссылку. — Л.Г.), о которой Вы меня спрашиваете. «Объяснить» Вам Ирину очень трудно, т. к. это значило бы рассказать Вам мою биографию за последние 8 лет. Это можно сделать только лично. Кое-что Вам мог бы рассказать Макс».«Максу скажите, что маслины получены и благоухают на столе у меня, и поблагодарите от меня его и Марусю (жену Волошина. — Л.Г.)».«Макс Вас всегда выделял из проходящих через Дом поэта».«А вот Ваших коктебельских стихов жажду. Хочется получить и Ваш «Дом поэта» (1926 г.). Я новых стихов не писал. Захотелось послать Вам старые. Я написал их в 1925 г. летом, думая о Крыме».Почтовая карточка, отправленная Дурылиным весной 1929 года из Томска в Москву на новый адрес Звягинцевой, содержала вопрос: «Вы в этом году поедете в Коктебель только в стихах?»«Жду стихов Парнок, — писал Сергей Дурылин Звягинцевой. — Стихи её я читал ещё в «Северных записках» в 1913 г. и считаю её поэтом школы Боратынского. Вы знаете, что в моих «устах» — это бо-о-о-льшая похвала».В письмах Сергей Николаевич также делился мнением о творчестве других современных поэтов:«У Сельвинского нет ни на йоту ни лирического, ни трагического. Описатель. Ему нужно писать прозой».«Антокольского я знал мальчиком 9–10 лет, когда он учился в «Доме свободного ребёнка» в 1906 или 1907 г. (…) Затем, в 1910 г., примерно, когда он учился в гимназии Кирпичниковой, я читал его тогдашние стихи. В стихи его теперешние я ещё не вчитывался… Вот в Ваши вчитался — и принял их, в Парнок — тоже, поменьше».«Боря Пастернак — другое дело. Я-то знаю, что тут никакой пиротехники, всё, как есть, своё и от себя, — другое дело, столь ли ладное, мудрое, поющее, заставляющее рыдать, как Фет…»Находясь в томской ссылке, Сергей Дурылин в октябре 1929 года получил письмо Веры Звягинцевой с отрывком из «Охранной грамоты» Пастернака, писавшего: «В то время и много спустя я смотрел на свои стихотворные опыты как на несчастную слабость и ничего хорошего от них не ждал. Был человек, С.Н. Дурылин, уже и тогда поддерживавший меня своим ободреньем. Объяснялось это его беспримерной отзывчивостью». Эти слова послужили для Сергея Николаевича толчком для записи воспоминаний о его дружбе с Пастернаком. Вере Клавдиевне он сообщал: «Пишу записки, — и писал вчера, как в 1908 г. мы с Б. Пастернаком в Светлую ночь слушали звон Ивана Великого…»В своих письмах из ссылки Сергей Николаевич не жаловался на условия жизни. Лишь в одном из них у него вырвалось: «Всё бы хорошо, — плохо, что у меня нет и не может быть заработка. Кое-что подрабатывал в «Сибирс. энциклопедии» (есть такая), но это — гроши. Сижу и думаю: чем бы заработать? Написал статью о Сурикове и послал в один сиб. журнал (Суриков-то сибиряк, по счастью)… (…) Зарабатывать печатаньем я не любил и не люблю, — и, к сожалению, это единственный, возможный для меня, способ заработка».Не обременял Дурылин Веру Клавдиевну и просьбами, кроме одной — присылать стихи. А ещё настойчиво просил Звягинцеву писать ему, подчёркивая, насколько это важно для него. Признания об этом разбросаны по многим письмам:«Пишите мне. Я так много получаю от Ваших писем».«Я живу бодро, думаю, читаю, пишу, но ни с кем не беседую на те темы, на которые мы с Вами беседуем».
«Стихи Ваши прекрасны. (…) Ваши письма — добрые дела: так они и зачтутся Вам свыше».«Не забывайте меня. Письмами своими Вы меня питаете. Мне не с кем, кроме Вас, говорить о поэзии и театре».«Писать письма теперь не умеют. Вы можете и умеете. Грех Вам не писать. Я их очень люблю, жду и скучаю».Несколько лет переписка была единственным связующим звеном между Дурылиным и Звягинцевой, до тех пор, пока он не вернулся в Москву и не возобновилось их личное общение.Вера Клавдиевна Звягинцева была верным другом Дурылина. Во время его ссылки она писала ему письма, присылала книжные новинки, передавала его письма Борису Пастернаку. В гостях у Звягинцевой Пастернак вписал в альбом Дурылина маленький экспромт: «На счастье Серёже /Среди раздорожья. Боря. У Веры Клавдиевны. 23.V.33».Судя по тому, что некоторые свои письма, адресованные Вере Звягинцевой, Сергей Дурылин впоследствии включил в книгу «В своём углу», Вера Клавдиевна была одной из тех, с кем Сергей Николаевич любил вести доверительные беседы.…Знакомство Веры Звягинцевой с Мариной Цветаевой произошло предположительно в 1918 году и вскоре переросло в дружбу. Марина Ивановна встречала в семье Веры Клавдиевны новый 1919 год. По этому поводу Цветаева написала стихотворение, посвящённое Александру Сергеевичу: «Поцеловала в голову, / Не догадалась в губы. / А всё ж по старой памяти / Ты хороша, любовь…» Марина Цветаева навещала чету друзей на улице Пятницкой, иногда с дочкой, жила у них день-другой. Сохранилось несколько писем и записок Цветаевой к Звягинцевой и Ерофееву, которые ныне находятся в фонде Веры Клавдиевны в РГАЛИ.В 1922 году Цветаева уехала за границу. А когда в 1939 году она вернулась на родину, вокруг неё образовался, особенно после ареста дочери и мужа, некий вакуум. Некоторые избегали её, только не Звягинцева и Ерофеев. Однажды Марина Ивановна пришла к ним с сыном Муром. Прочла несколько стихотворений. Но встреча, по мнению присутствовавшей на ней Елены Новиковой, явно не удалась: «Одна (Звягинцева) была воплощением благополучия жизни, другая (Цветаева) — полного её неблагополучия». В дальнейшем Вера Клавдиевна пыталась помочь Цветаевой найти переводную работу, перед кем-то хлопотала, но вышло ли что-нибудь из этого, неизвестно. В письме Борису Пастернаку, написанном в июле 1945 года из Болшева, Сергей Дурылин вспоминал: «Я помню Марину (Цветаеву), когда она ещё почти ребёнок, печатала первые стихи в «Антологии Мусагета» и Эллис говорил о ней как о ребёнке, для которого жизнь — «волшебный фонарь» (каково и было название её книги стихов). О её смерти я узнал от В.К. Звягинцевой. Это была одна из самых тяжёлых вестей, которую мне пришлось услышать за всё время войны».В годы войны Вера Звягинцева и Александр Ерофеев находились в эвакуации в Свердловске, вернулись в Москву в 1943 году. Постепенно их жизнь наладилась. В 1946 году вышел в свет сборник стихов Веры Звягинцевой «По русским дорогам» — через 20 лет после предыдущего. Наряду с собственными стихами в нём были переводы армянских поэтов. Вера Клавдиевна в послевоенный период продолжала много переводить, печаталась в газетах и журналах, выступала на вечерах, занималась с молодыми поэтами. Один из них, ставший впоследствии знаменитым, — Евгений Евтушенко — включил в составленную им антологию «Строфы века» только одно стихотворение Веры Звягинцевой «Порою спросит кто-нибудь…», предварив его двусмысленной сентенцией: «Была знаменита тем, что, будучи одинокой и обладая добрейшим сердцем, раздавала все свои гонорары взаймы молодым поэтам, одним из которых был составитель этой антологии». Только тем и знаменита?! Правда, в написанных специально для книги о Звягинцевой «Душа, открытая людям» (Ереван: Советакан грох, 1981) скромных, в одну страничку, воспоминаниях «Её душа была переполнена поэзией…» Евгений Александрович констатировал: «Вера Звягинцева принадлежит к тем чистым, светлым людям, без которых немыслима атмосфера искусства».Глубокую рану Вере Клавдиевне в 1949 году нанесла внезапная смерть Александра Сергеевича Ерофеева, семейная жизнь с которым продолжалась более тридцати лет. Сергей Дурылин написал ей из Болшева: «Вчера (31/1) от О.Н. Фрелиха, из его письма, узнал о кончине Александра Сергеевича. Вот как внезапно, как сокрушительно-неожиданно уходят из жизни лучшие люди, — сердечные люди!Нечем мне Вас утешить, и какие тут утешенья! Не могу и погоревать вместе: я болен стенокардией и заточён врачами в свою комнату, еле жив.(…) Как бы было хорошо, ежели бы Вы собрались к нам в Болшево в любое время: эти 2 недели я безвыходно дома, — Вы бы навестили меня в моей «больничной» засядке…Вот и Олег Ник. собирается к нам — он был бы Вашим провожатым…»Возвращению Веры Звягинцевой к жизни и творчеству способствовали её друзья, в том числе Сергей Дурылин. Несравненно много для неё сделал Наум Михайлович Белинкий — человек незаурядных знаний и способностей. Их связывала преданная дружба, начавшаяся в 1921 году и длившаяся до смерти обоих в 1972 году.В 1960 году скончался Борис Пастернак, высокочтимый Звягинцевой. Она была на его похоронах, отозвалась на смерть Пастернака стихотворением, опубликованным спустя семь лет в сборнике «Исповедь».В 1964 году Вера Клавдиевна снова начала писать собственные стихи. Кроме выше названного сборника «Исповедь» (М.: Советский писатель, 1967), увидели свет её «Избранные стихи» (М.: Художественная литература, 1968) и книга стихов и избранных переводов «Моя Армения» с предисловием Корнея Чуковского (Ереван: Айастан, 1969).Когда стали уходить из жизни друзья Веры Клавдиевны, пошатнулось и её здоровье. Летние месяцы она проводила уже не в любимом Коктебеле, а под Москвой — в Переделкине. 10 сентября 1972 года Вера Звягинцева скончалась. После панихиды в ЦДЛ её тело было кремировано в Донском монастыре. А погребение праха состоялось только 7 июня 1974 года на переделкинском кладбище, где дружившей с Верой Клавдиевной Евгении Кузьминичне Дейч удалось «выбить» место под могилу. В 1975 году известный армянский скульптор Самвел Казарян установил на могиле памятник В.К. Звягинцевой.Свой сборник «Исповедь» Вера Звягинцева завершила стихотворением с такими строками: «Я пишу, как дышу. / По-другому писать не умею. / Поделиться спешу / То восторгом, то болью своею». Заключительные строки стихотворения: «Я, конечно, грешу — / Что судьба одного человека! / Я пишу, как дышу. / …Но дышу-то я воздухом века». Добавить к этому нечего.Леонид ГОРОВОЙ